Его имя
стало почти синонимом Поэзии. А имя той, которую он воспел более чем в 350
стихах (среди них 317 сонетов) «на жизнь и смерть Мадонны Лауры», сделалось
олицетворением возвышенной и всепоглощающей Любви Хотя достоверно известно
всего лишь об одной их встрече и то издали. Это случилось во время утренней
мессы в Страстную пятницу 6 апреля 1327 года в Авиньоне, где Петрарка оказался
вместе с родителями после бегства из Италии. 23-летний поэт был погружен в
молитву, когда вдруг поймал на себе взгляд проходившей мимо белокурой
красавицы. Два взора слились в один, и с этого момента начался новый виток в
развитии мировой культуры.
Среди
реликвий поэта, доживших до наших дней, есть семейный, доставшийся ему по
наследству кодекс (рукописная книга с пергаментными листами, содержащая
сочинения Вер-гилия, комментарии к ним и разного рода записи). На обороте
первой страницы, собственноручно приклеенной Петраркой к обложке,
имеется^сокровенный автограф поэта — один из беспримерных документов
человеческой души, где певец Лауры (видимо, на склоне дней) описал историю
своей любви. Вот этот краткий, но бездонный по глубине продуманного, документ:
Лаура,
известная своими добродетелями и долго прославляемая моими песнями, впервые
предстала моим глазам на заре моей юности, в лето Господне 1327, утром 6
апреля, в соборе святой Клары, в Авиньоне. И в том же городе, также в апреле и
также шестого дня того же месяца, в те же утренние часы в году 1348 покинул мир
этот луч света, когда я случайно был в Вероне, увы! о судьбе своей не ведая.
Горестная весть через письмо моего Людовико настигла меня в Парме того же года
утром 19 мая. Это непорочное и прекрасное тело было погребено в монастыре
францисканцев в тот же день вечером. Душа ее, как о Сципионе Африканском
говорит Сене-ка, возвратилась, в чем я уверен, на небо, откуда она и пришла. В
память о скорбном событии, с каким-то горьким предчувствием, что не должно быть
уже ничего, радующего меня в этой жизни, и что, после того как порваны эти
крепчайшие сети, пора бежать из Вавилона, пишу об этом именно в том месте,
которое часто стоит у меня перед глазами. И когда я взгляну на эти слова и
вспомню быстро мчащиеся годы, мне будет легче, с Божьей помощью, смелой и
мужественной думою, покончить с тщетными заботами минувшего, с призрачными
надеждами и с их неожиданным исходом.
Для
Петрарки тот первый священный миг сделался — мало сказать, подобным удару
молнии в сердце. Он стал для него актом, равным сотворению Вселенной. Отныне
течение собственной жизни и судеб всего мира повели отсчет от малозначительного
на первый взгляд события — пересечения взглядов Двух молодых людей. Гениальный
поэт в гениальных стихах сумел так выразить свое личное чувство, что оно и по
сей день «лучами огня» зажигает души людей, даже не знающих итальянского языка.
Петрарка во все времена был понятен, как собственное Я, каждому, кто испытал
великое чувство влечения к прекрасной женщине. А любовь, как известно, мало
кого обходит стороной! Она — вселенская страсть, наполняющая жизнь смыслом,
всепронизывающий космический Эрос, немеркнущее солнце, которое согревает кровь
и душу:
Когда, как солнца луч, внезапно озаряет
Любовь ее лица спокойные черты,
Вся красота других, бледнея, исчезает
В сиянье радостном небесной красоты.
(Сонет XIII. Перевод Ивана Бунина)
Уже Данте космизировал «любовь, что движет солнце
и светила». Но мы воспринимаем эпические полотна «Божественной комедии» как бы
со стороны — наподобие картин Боттичелли или Рафаэля. Петрарка же пропустил
космический поток любви через собственное сердце и собственные стихи — да так,
что его страсть и спустя шесть веков передается читателям. Наиболее совершенные
и вдохновенные сонеты «Книги песен» («Канцоньере») воспринимаются так, будто
описанное в них происходило не в эпоху раннего Возрождения, а сегодня, с тобой
и на самом деле:
Благословен день, месяц, лето, час
И миг, когда мой взор те очи встретил!
Благословен тот край, и дол тот светел,
Где пленником я стал прекрасных глаз!
(Сонет LXI. Перевод Вячеслава Иванова)
К
моменту роковой встречи Лаура уже второй год была замужем. В последующие
двадцать с лишним лет безмятежной супружеской жизни она, как выявили
петрарковеды, родилш своему мужу одиннадцать детей. Это не помешало влюбленному
в нее поэту 21 год воспевать свой «гений чистой красоты», как Непорочную Деву,
все сильнее и сильнее воспламеняясь от неразделенной страсти и изливая свои
чувства в стихах — одном прекраснее другого. Знала ли об этом сама Бессмертная|
возлюбленная? Читала ли хотя бы один сонет из тех, которые впоследствии на
протяжении шести с половиной веков будут наизусть заучивать тысячи влюбленных,
черпая восторг и вдохновение из неиссякаемого поэтического источника? Не могла
не знать! Не могла не читать! Законы любви, диктуемые природой, не терпят
умолчания. И если уж в свидетели и соучастники приглашается весь мир, то как же
половодье чувств может обойти самый, объект, который их породил и на который
они направлены?
Как
Данте проводит читателя по кругам ада и сферам рая, так и Петрарка увлекает
всех пленников и служителей любви в самые сокровенные тайники собственной души,
превращая их в частички своего:
Я, своих тревог, своих сомнений:
Коль не любовь сей жар, какой недуг
Меня знобит?
Коль он — любовь, то что же Любовь?
Добро ль?..
Но эти муки, Боже!..
Так злой огонь?..
А сладость этих мук!..
На что ропщу, коль сам вступил в сей круг?
Коль им пленен, напрасны стоны.
То же,
Что в жизни смерть, — любовь.
На боль похоже Блаженство.
«Страсть», «страданье» — тот же звук.
(Сонет СХХХІІ. Перевод Вячеслава Иванова)
В
искренности своей, открытости и понятности для всех и каждого, наконец, по
исповедальности своей Петрарка достигает высот и глубин величайших человеческих
документов, получивших одно и то же название «Исповедь» — Августина Блаженного,
Жан-Жака Руссо и Льва Толстого:
Я зряч — без глаз; без языка — кричу.
Зову конец — и вновь молю: «Пощада!»
Кляну себя — и все же дни влачу.
Мой плач — мой смех. Ни жизни мне не надо,
Ни гибели. Я мук своих — хочу...
И вот за пыл сердечный мой награда!
(Сонет CXXXIV. Перевод Вячеслава Иванова)
Тончайший лиризм поэта органично перерос в глубокий философский
гуманизм, суть которого можно выразить в краткой формуле: человек в
неисчерпаемом богатстве своих чувств и исканий, наделенный воистину
божественным даром любви, — есть средоточие всех токов Вселенной и ее
предустанов-лений, в нем как Микрокосме отображается и проявляется многообразный
и многоликий Макрокосм Вместе с Данте Петрарка по праву считается
родоначальником европейского Возрождения и провозвестником нового
гуманистического отношения к действительности
В 1348
году по Европе прокатилась страшнейшая эпидемия чумы (описанная Боккаччо в
«Декамероне» и ставшая, собственно, поводом для создания этого произведения)
Среди миллионов жертв оказалась и Бессмертная возлюбленная, которую Петрарка
потом оплакивал еще десять лет, написав отдельный цикл «На смерть Мадонны
Лауры» И вновь жизненный катаклизм — на сей раз скорбный, но все также равный
вселенскому светопреставлению
Погас мой свет, и тьмою дух объят —
Так, солнце скрыв, луна вершит затменье,
И в горьком, роковом оцепененье
Я в смерть уйти от этой смерти рад
(Сонет CCCXXVII Перевод Вильгельма Левика)
Объединенный вместе с ранее созданными стихами посмертный цикл и
составил великую книгу, названную «Канцо-ньере» Поэт совершенствовал ее,
шлифовал, дополнял до конца дней своих (всего известно семь прижизненных редакций)
Этот сборник и составил славу Петрарки, хотя тот считал главным делом своей
жизни совсем иные книги Он был уверен, например, что написанная на латыни
эпическая поэма «Африка», посвященная победе Рима над Карфагеном, прославит его
в веках, как «Илиада» Гомера Но ее мало кто знает, и она не заставит трепетать
нежные струны души Зато, если хотят определить высшую степень совершенства
какого угодно стихотворения, по сей день говорят «Прекрасно, как сонет Петрарки».
