«Мосфильм», 1957 г. Сценарий Е. Габриловича.
Режиссёр Ю. Райзман. Операторы А. Шеленков и Чен Юлан. Художники М. Богданов и
Г. Мясников. Композитор Р. Щедрин. В ролях: Е. Урбанский, С. Павлова, Е. Шутов,
С. Яковлев, В. Зубков, Б. Смирнов, И. Коваль‑Самборский, В. Адлеров.
Фильм «Коммунист» рассказывает о первых годах советской
власти. Несмотря на войну и блокаду, разруху и голод, в условиях неслыханных
трудностей и лишений зажигаются огни грандиозной стройки.
Сценарист Евгений
Габрилович и режиссёр Юрий Райзман, как и в прошлых своих совместных работах
(«Последняя ночь», «Машенька» и других) обратились к жизни простых людей. Своим
героем они выбрали рядового работника — кладовщика — Василия Губанова, человека
горячего сердца, щедрой души.
Что можно сказать о
жизни Губанова? Родился в рабочей семье. Двенадцати лет пошёл на завод. Потом
революция, Гражданская война… Ранили его. Вылечившись, пришёл на Шатуру. Вот и
вся его жизнь… Обычная, казалось бы, ничем не выдающаяся биография рядового
человека.
Кладовщик — должность
отнюдь не героическая, а скорее, по шаблонам многих фильмов и пьес, комическая.
Возмущён и Губанов, когда его, рабочего, сажают «гвозди выдавать». Но на стройке
Шатуры их, коммунистов, всего семь, и раз одному из них поручают эту работу,
значит, так надо партии.
Исполнителя главной
роли искали долго. Наконец, перед началом съёмочного периода Райзману привезли
питомца одной из московских театральных школ. Подбили немного волосы — прядью
вниз, на лоб, одели его в гимнастёрку и солдатское галифе; надежд никаких, так,
от отчаяния, потому что уже и не знали, где же ещё можно искать.
Внешний облик
молодого артиста, его фактура, голос, темперамент, вместе с тем спокойная и
неторопливая манера говорить — все это в какой‑то мере соответствовало
представлению режиссёра о том, каким должен быть образ Губанова.
Габрилович
рассказывал:
«Помню, как Райзман
срочно вызвал меня на студию: перед нами стоял Василий Губанов. Всё было так,
как мы о нём думали, — резкое, вырубленное лицо, крупные брови и губы,
крупный торс, сильные плечи, сильные ноги, крепко стоящие на кривых каблуках.
Звали актёра Женей.
Только гораздо позже, едва ли не по программке премьеры в Доме кино, я узнал,
что фамилия его Урбанский».
Наступил трудный
период репетиции и проб. Роль давалась Урбанскому трудно. Отсутствие опыта,
естественно, приводило к излишней робости, скованности, напряжённой интонации.
Райзман отдал артисту много сил, но и Урбанский работал неутомимо,
самоотверженно.
Те, кто побывал на
натурных съёмках в Переславль‑Залесском, были поражены Урбанским. Он жил в
образе коммуниста Губанова не только в часы на площадке, но и в остальное
время. Трижды в день рубил лес: для пробы. Хотя до съёмок сцены рубки леса было
ещё далеко.
«Должен сказать, что
в понимании психологии Губанова мне помог Маяковский, — говорил
актёр. — „Улица моя, дома мои" — вот оно, это ощущение Губанова. Все
теперь его собственное, кровное, поэтому и заботиться об этом надо, как о своём
близком, личном».
Большое человеческое
обаяние, удивительная душевная чистота Урбанского более всего способствовали
тому, что образ коммуниста Губанова получился живым, человечным, достоверным.
Так же целен, душевно богат, благороден Василий и в любви к замужней Анюте.
Здесь достойной партнёршей Урбанского становится С. Павлова.
Отношения Урбанского
и Павловой на съёмочной площадке складывались непросто. Ощутив с первой встречи
несовпадение Урбанского с тем Василием Губановым, какого она нарисовала в своём
воображении, Павлова не могла почувствовать зарождающейся любви — её Анюта не
хотела любить такого Василия. Урбанский чувствовал это и пытался помочь
актрисе, но из этого ничего не получалось.
На помощь пришёл Юлий
Яковлевич Райзман. Он стал репетировать с артистами по очереди, играл с
Павловой все сцены Василия, а с Урбанским — Анюты. Но, увы, как только они
выходили на съёмочную площадку, каждый начинал играть сам по себе, вне общения
и взаимоотношений друг с другом.
На съёмках эпизода «У
берёзы», где Василий впервые поцеловал Анюту, Павлова так нервничала, что,
когда Урбанский подошёл к ней и стал неловко обхватывать рукой, пытаясь
поцеловать, взорвалась: «Ты что, не знаешь, как это делается?» И Женя ответил:
«Не знаю».
Подошёл Райзман и
показал, как это надо сделать, как стать, чтобы оператор снял кадр в нужном
ракурсе. Урбанский попытался повторить, но снова не смог. «Стоп! —
закричал Юлий Яковлевич. — Идите в этот лесок и потренируйтесь». Артисты
уныло побрели к леску и, дойдя до опушки, как бы сговорившись, разошлись в
разные стороны. Минут через десять Урбанский пробасил: «Ну, пошли, что ли…»
«Внутренне мы были
давно подготовлены режиссёром, — вспоминала Павлова. — Теперь же
каждый из нас понял, что мы не можем не сыграть эту трудную для нас сцену.
Поэтому мы вернулись на площадку полные решимости.
Юлий Яковлевич
заметил наше состояние и, боясь спугнуть его, приказал немедленно снимать. В
одну минуту была готова аппаратура. Когда подали команду, Урбанский от отчаяния
так схватил меня, поцеловал так ожесточённо, долго, что Райзман закричал:
«Стоп! Спасибо!» И в этом «спасибо» были благодарность, и удовлетворение, и
радость.
После этого он
совершенно серьёзно добавил: «Вот теперь я вижу, что вы порепетировали». Я до
сих пор уверена, что он понял, что мы не репетировали.
В те секунды, когда
снимался этот эпизод, в нас обоих — в Анюте и Василии — что‑то проснулось, мы
ощутили себя как люди близкие и даже стали стесняться немного друг друга».
Позже можно было
прочитать об этой сцене следующие строки критика: «С тонким лирическим чувством
поставлен эпизод свидания Василия и Анюты. Настроением героев помогает
проникнуться и то, как снята операторами А. Шеленковым и Чен Юлан сказочная
красота уходящих вдаль перелесков, волнистых, освещённых колдовским светом луны
туманов, и эмоциональная музыка композитора Р. Щедрина. В воссоздании живых
примет времени постановщику помогли художники фильма М. Богданов и Г.
Мясников».
Кульминацией фильма
стала сцена последней схватки Василия с врагами. В нападении кулаков на поезд,
в неравной борьбе Василия — все реалистично, правдиво, поставлено и сыграно с
предельной достоверностью жизненных деталей.
Губанов борется, не
щадя жизни, до последнего вздоха. Жестоко избиваемый, втаптываемый в грязь,
расстреливаемый в упор, Василий вновь и вновь поднимается и идёт на врагов. И
они, вооружённые, познают чувство страха и обречённости.
Позже Урбанский
напишет: «Когда некоторые говорят что образ Губанова трагичен, я с ними не
согласен, я считаю этот образ оптимистичным. Но оптимизм здесь не лакировочный,
а тот, что в „Оптимистической трагедии" Вс. Вишневского, что в „Судьбе
человека" М. Шолохова. Да, Губанов погибает, но он хорошо жил, жил для народа…
Я думаю, что свежесть и обаяние этого образа именно в том, что Губанов, в
отличие от всех его предшественников — Максима, Василия в фильмах о Ленине,
Чапаева, — не исключительный, а рядовой. Но он коммунист, а это значит —
честный, принципиальный, мужественный, всегда без декларации, позы готовый на
любой подвиг для народа».
