«Межрабпомфильм», 1929 г. (озвучен в 1949 г.),
Сценарий О. Брика. Режиссёр В. Пудовкин. Оператор А. Головня. Художники С.
Козловский и М. Аронсон. В ролях: В. Инкижинов, А. Дединцев, Л. Белинская, А.
Судакевич, В. Цоппи, А. Чистяков, Б. Барнет, К. Гурняк.
Сюжет фильма заимствован у сибирского писателя И.
Новокшонова, автора рассказов о гражданской войне в Иркутске, Забайкалье и
Бурятии. В основу литературного произведения положены реальные события. У
одного монгола, попавшего в плен, англичане обнаружили ладанку с грамотой, где
утверждалось, что он является прямым потомком древнего завоевателя Чингисхана.
Англичане решили объявить юношу императором Монголии и действовать в этой
стране от его имени. Однако этот план провалился. Молодой монгол связал свою
судьбу с революцией, и в то время, когда рассказ о нём появился на страницах
газеты, он был красным командиром в одной из дивизий.
Режиссёру Всеволоду
Пудовкину сюжет показался не слишком интересным — скорее историческим
анекдотом, нежели реальной историей. Но в это время он очень нуждался в отдыхе:
напряжённая, почти без перерыва работа над фильмами «Механика головного мозга»,
«Мать» и «Конец Санкт‑Петербурга» измотала его. Всеволод Илларионович посчитал,
что новая постановка позволит ему немного отдохнуть. К тому же перед ним
открывалась заманчивая перспектива отправиться в далёкие края. Предложение
студии было принято.
Пудовкин попросил
Зархи написать сценарий. Увы, перспектива работы над приключенческим фильмом на
экзотическом материале не увлекла Натана Абрамовича. В итоге сценарий написал
Осип Брик, который заведовал сценарным отделом «Межрабпомфильма».
Пудовкин выехал в
Бурят‑Монголию с намерением уточнить сценарий на месте действия. Местное
партийное руководство выделило ему консультанта Аширова, знатока истории,
обычаев и нравов монгольского народа.
В сценарий вошёл
материал, придающий эпический размах рассказу об охотнике Баире. Ромен Роллан
говорил позднее, что «Потомок Чингис‑хана» поразил его полнотой ощущения
никогда не виденной страны, своеобразия жизни её людей. Герой рассказа
Новокшонова — человек знатного происхождения. Герой фильма Пудовкина — бедный
арат. Ладанка, сделавшая его потомком грозного властелина Монголии, попадает к
нему случайно: её потерял, спасаясь бегством от гнева Баира, жадный лама.
Большое место в
фильме занимают празднества в дацане (буддийском монастыре). Съёмкам праздника
«Цам», на который — для «контакта с местным населением» — приехал полковник со
свитой, Пудовкин придавал особое значение.
Но на пути режиссёра
возникли неожиданные препятствия: многие ламы Гусино‑Озёрского дацана
запротестовали против киносъёмок религиозных церемоний и ритуальных танцев. Два
дня длились споры — шла борьба сторонников «старой» и «новой» церкви.
Тогда правительство
республики обратилось за помощью к местному ставленнику Тибета Бандидо — Хамбо‑ламе.
Главный лама собрал совет духовенства и повлиял на «непримиримых».
По принципу повторения
реальных событий снимались партизанские сцены. На съёмки были приглашены бывшие
партизаны, громившие банды Семёнова в степях Монголии. Съёмки вызвали у
партизан живые воспоминания: они искренне переживали свои роли, игры тут не
было, была жизнь, очень естественно повторенная перед киноаппаратом.
Следует вспомнить и
такой эпизод, случившийся на съёмках «Потомка Чингис‑хана» (Пудовкин
рассказывал о нём студентам ВГИКа). Нужно было снять толпу монголов, которые с
восторгом смотрят на драгоценный мех лисы. Сцена не получалась: монголы
смотрели на лису равнодушно. Тогда режиссёр пригласил китайского фокусника и
снял лица монголов, заворожённо смотревших на его чудеса. Получилось то, что
нужно: участники массовки не играли восторг, а на самом деле восторгались: их
восторг по поводу фокусов воспринимался зрителями в контексте с кадрами,
показывающими драгоценный мех.
В работе над образом
Баира главным для Пудовкина были типажные данные актёра. Валерий Инкижинов был
выбран на роль Баира прежде всего потому, что мог стать Баиром без грима,
оставаясь самим собой. Режиссёр тщательнейшим образом следил, чтобы исполнитель
ни разу не сфальшивил, не ушёл от найденного совпадения — себя и Баира — во имя
какой‑то детали, позы, взгляда, жеста, какие могли показаться ему актерски
выигрышными.
Пудовкин впоследствии
рассказывал: «В фильме есть сцена, когда умирает партизан. Там сидит монгол
(Инкижинов), и после того, как тот умер, он поворачивается… и сделал это так,
как никто и подумать не мог. Он просто убил меня каким‑то богатством
выражения…».
Кстати, Инкижинов до
этого пробовал себя в режиссуре, и Пудовкин доверил ему постановку некоторых
эпизодов фильма.
Новыми чертами и
особенностями обогащается в «Потомке Чингис‑хана» пудовкинский монтаж. Режиссёр
остаётся верным своему принципу составления монтажной фразы из коротких кусков.
В сценах праздника
есть такой момент. В нескольких неторопливо сменяющих друг друга кадрах
демонстрируется статуя Будды. Курится дым из жертвенников, обволакивая статую.
Изображение сопровождается — в торжественном и плавном ритме — словами титров:
«Приготовьтесь! Сам… Великий… Бессмертный, Мудрый… Лама». И вдруг совершенно
неожиданно появляется на экране маленький ребёнок, голый, улыбающийся, —
оказывается, именно в него переселилась бессмертная душа ламы.
Приём, который можно
было бы назвать «ироническим монтажом», применяется Пудовкиным и в некоторых
других сценах фильма. В ходе того же праздника начальник оккупационных войск
(А. Дединцев) говорит: «Империя уверена в крепкой дружбе монгольского народа»,
а вслед за этим — монтажной перебивкой — идут кадры боя: стреляет партизан‑монгол,
лежит у пулемёта солдат, поднимает тучи пыли на дорогах угоняемый оккупантами,
а потом отбитый партизанами скот…
Пудовкин не боялся
романтических преувеличений, смелых метафор. Умирающий партизан сравнивается с
заходящим солнцем. Солдат, ведущий на расстрел доверчивого монгола, монтируется
с грязью, густым потоком заполняющей экран.
И режиссёр, и его
постоянный сотрудник — оператор Анатолий Головня — показали себя замечательными
мастерами композиции кадра.
Вершиной фильма стал
финал‑ураган, символизировавший очистительный вихрь революции. Он мчит комья,
щепки, мусор, с корнем вырывает деревья. Вся степь покрывается стремительно
скачущими всадниками. Баир ведёт их за собой.
Оригинальное и мощное
завершение сюжета дало фильму ещё одно название — «Буря над Азией» (под таким
названием картина демонстрировалась на зарубежном экране).
При выходе фильма
«Потомок Чингис‑хана» на советский экран возникли некоторые разночтения в его
трактовке и оценке. Но критические наскоки оказались незначительным эпизодом на
фоне общего успеха фильма — успеха, предопределённого эмоциональной силой
самого поэтического рассказа о революции в степях Монголии.
Триумф ожидал
пудовкинский фильм и за рубежом.
Русских в Париже
особенно поразил Валерий Инкижинов. Быть может, эмигранты особенно остро
ощущали незащищённость человека восточной культуры в западной среде, а фильм
Пудовкина был отчасти и об этом.
Многие немецкие
газеты и журналы выступили с восторженными статьями о «Потомке Чингис‑хана».
«Новый фильм Пудовкина „Буря над Азией", — писала „Фоссише
цайтунг", — является шедевром, глубоким, волнующим и потрясающим
событием». Герберт Ихеринг в «Берлинер берзен‑курир» назвал картину советского
режиссёра величайшим эпосом в истории кино.
Борьба вокруг фильма
шла во всех странах, куда он попадал. Пудовкин был приглашён в Голландию для
выступления о «Потомке Чингис‑хана» и о советском кино в целом. Визу дали
только после долгих хлопот и только на два дня.
«Голландское
правительство, — рассказывает Пудовкин, — категорически запретило мне
говорить перед открытым собранием. Поднялся огромный скандал. Дело дошло до
протеста в парламенте. Мне пришлось всё‑таки выступать только перед членами „Лиги"».
Ещё сложнее было
организовать показ фильма в Лондоне. «Англичане, — рассказывал режиссёр по
возвращении на родину, — предложили за „Потомка" большие деньги, но им его
не продали. Впоследствии оказалось, что они хотели купить негатив с тем расчётом,
чтобы его… просто запечатать и не пускать на рынок».
Но остановить фильм
Пудовкина в его триумфальном шествии по экранам мира или хотя бы умалить его
славу и влияние не удалось. И когда через двадцать лет озвученный фильм вновь
вышел на экраны, его ожидала столь же восторженная встреча, как и в первые годы
его демонстрации.
