Уильям Бен Хоган вырос в месте, весьма удаленном от тех площадок, которыми большинство великих гольферов пользуются с первых своих дней, поскольку Дублин, Техас, был весьма удален от Огасты, Мериона и Окленда, где он заслужит свою славу. Не располагая полем для гольфа на окраине своего крошечного поселка, населенного всего двадцатью пятью сотнями жителей, не имея и папаши-гольфиста, который мог бы научить его тонкостям игры, Хоган — если прилагать к нему обыкновенные мерки — в лучшем случае должен был потратить бездну времени, чтобы стать великим игроком. Но он посрамил мирскую мудрость, приступив к процессу превращения в великого гольфера с суровой и бульдожьей решимостью.

После смерти отца Бена Хоганы перебрались на новое место — в расположенный в тридцати милях к северо-западу Форт-Уэрт, где юный Бен продавал газеты, чтобы помочь семье. А потом, в возрасте двенадцати лет, он обнаружил, что кадди — тем, кто носит или возит за гольфистами клюшки, — платят больше, чем разносчикам газет. И молодой человек принял самое важное решение в своей жизни: он сделался кадди в сельском клубе «Глен Гарден».

Почти с самого первого дня этот маленький кадди, сгибаясь под внушительных размеров сумкой с принадлежностями для гольфа, сумел заметить нечто особенное в заворожившей его игре. И он начал воспринимать гольф серьезно. Он следил за движениями тех, кому прислуживал, сравнивал свой замах новичка с жестами мастеров и конечно же копировал их на лужайке перед домом — «пока от лужайки ничего не осталось» — и во всех прочих местах, проделывая все это с сознательным рвением, пока наконец не начал приобретать вид гольфера, даже изменив при этом хватку с природной левосторонней на праворукую.

Но одного вида было мало, чтобы произвести впечатление на членов «Глен Гарден», хотя на удивление всех он боролся в финале ежегодного Рождественского турнира за первое место с другим кадди, Байроном Нельсоном. Не способствовал тому и внешний вид, не рассчитанный на то, чтобы потрясать зрение других людей — всего 170 см и 60 кг, — подобного гольфиста можно было бы уподобить дистрофику, во всяком случае со стороны его было трудно заметить.

В зрелом возрасте, девятнадцати лет, являясь обладателем хука левой, достойного самого Джо Луиса, но никак не гольфера, Хоган сделался профессионалом. Успехи на зеленой тропе приходили к нему нечасто и вообще с большими перерывами — так, в 1936-м он попал в Открытый чемпионат США, но не набрал в двух первых кругах достаточно очков, чтобы «пробиться наверх» — и успехов этих не хватало, чтобы заработать себе на приличную жизнь. Наконец он прошел 36 лунок в Открытом чемпионате 1939 года, но финишировал шестьдесят вторым, отстав на целых двадцать четыре удара от победителя.

Добиваясь совершенства, никогда не довольный собой Хоган проводил тысячи часов на тренировочной площадке и в комнате гостиницы, отрабатывая удар. И дожидаясь, пока изменится вращение колеса судьбы. Решимость и постоянные тренировки начали приносить победы этому относительному новичку, которому пришлось потратить столько времени на свой приход. К 1940-му его заработок уже был наивысшим в туре.

Его упругая сила скоро стала очевидной всем участникам тура. Во время мирового парного чемпионата 1941 года Хоган был сведен в пару с ветераном Джином Сараценом. Во время перерыва между играми Сарацен отыскал журналиста Грантленда Райса и сказал: «Знаешь что? Я только что имел дело с самым упорным гольфистом. Я думал, что к этому сорту принадлежу я сам, Боб Джонс и Хаген. Это не так. Мне довелось сыграть с ним сегодня». Сарацен имел в виду то, что хотя пара Хоган — Сарацен выиграла шесть из семи лунок, Хоган подошел к нему и сказал: «Джин, проснись. Мы проигрываем. Пора браться за работу». Озадаченный подобной реакцией, Сарацен ответил: «Но ведь мы, кажется, выиграли шесть лунок из семи, разве не так?» И Хоган ответил: «Да, но мы провалили седьмую. Нельзя так швыряться очками!»

Вторит этому мнению сам Бобби Джонс: «Я считал себя упорным бойцом. Я думал, что такими являются Хаген и Сарацен. Но мы уступали в бойцовских качествах Хогану. Он сражался за каждый дюйм, каждый фут, каждый ярд площадки для гольфа».

Обозреватель Герберт Уоррен Винд полагал: «Пока он остается сражающимся гольфером, он, очевидно, никогда не потеряет своей заносчивости. Такой уж он».

С лицом столь же неподвижным, как высеченные из камня лики на горе Рашмор <Гранитная скала в шт. Южная Дакота, на которой высечены из камня головы четырех президентов США. Вашингтона, Джефферсона, Линкольна и Т. Рузвельта. (Прим. перев.)>, не желавший отвлекаться ни на что, Хоган заработал прозвище «Ледышка». Еще его называли «Бентамский Бен», намекая тем самым на небольшой рост. Но это нисколько не уменьшает его достоинств, поскольку теперь благодаря постоянному опыту он действовал на лужайке, словно опытный хирург, орудуя своими клюшками как скальпелем. И следующие два года он оставался лидером тура по заработкам. Теперь прежде бедствовавший Хоган имел столько сберегательных книжек, что мог бы, наверное, набить ими целый книжный шкаф.

Ну а потом вместе со всеми прочими Джонни Бен отправился на войну. И отбарабанил в Воздушных силах целых три года. Оказавшись на гражданке, он начал свое дело прямо с того места, на котором оставил его, и выиграл первый свой крупный турнир — Первенство профессиональной ассоциации 1946 года. Год 1948-й сделался для Бентамского Бена триумфальным, так как он завоевал Открытое первенство США и второй чемпионский титул ПГА. Похоже было, что десятилетие завершится так же, как и начиналось, и Хоган останется во главе тура.

Однако после неторопливого старта в 1949 году Хоган и его жена Валери возвращались домой в Форт-Уэрт, чтобы он мог потренироваться. И тут случилось несчастье: ранним туманным февральским утром машина Хоганов в лоб столкнулась с автобусом «Грейхаунд» на техасском шоссе. Хрупкое тело Хогана застряло в обломках, он получил перелом таза, ноги были раздроблены. Он едва не погиб при столкновении, сохранив свою жизнь лишь тем, что в последнюю секунду метнулся вперед, заслоняя жену.

Началась самая долгая и мучительная битва в жизни Бена Хогана. Казалось, надо было просто радоваться тому, что ему удалось остаться в живых, причем многие сомневались в том, что он вообще сможет ходить, не говоря о том, чтобы играть в гольф, однако Хоган не намеревался смирять себя. С непреклонной убежденностью и прямолинейностью стенобитного тарана, Хоган не сомневался в собственном возвращении, — ничего другого и не понадобилось. Простые смертные не посмели бы даже подумать о таком, но Бен Хоган не принадлежал к их числу. Когда Хоган подал свое заявление для участия в Открытом чемпионате США 1949 года, бумага сия начиналась словами: «Возможно, это и сон, но чудеса действительно иногда происходят…»

И чудо действительно произошло год спустя на Открытом первенстве США. Столкнувшись с серьезным испытанием собственных технических ресурсов, Хоган, у которого острая боль в ногах успела притупиться, прошел весь финальный дневной марафон на тридцати шести лунках вровень с Ллойдом Мангрумом и Джорджем Фазио. На следующий день этот новоявленный последователь евангельского Лазаря выиграл плей-офф с 69 лунками, завоевав свой второй чемпионский титул.

Экономя силы, Хоган ограничил количество своих выступлений в 1951 году. И тем не менее этот человечек в патентованной белой кепке выиграл турнир «Мастерс» и одержал свою третью победу на Открытом первенстве США, показав в Окленд-Хиллс 67 лунок, что до сих пор остается одним из лучших результатов в истории гольфа.

Пропустив 1952 год, Хоган вернулся в 1953 году и победил в пяти из шести турниров, в которых он принимал участие, в том числе в турнире «Мастерс», в четвертый раз в Открытом первенстве США, и Открытом первенстве Британии. Его беспрецедентный «Триплет» можно отнести к величайшим достижениям, доступным для профессионального гольфера, этот подвиг впечатляет не менее чем «Большой шлем» Бобби Джонса 1930-го, и величие его подчеркивает тот факт, что он не сумел выиграть ПГА лишь потому, что этот турнир был назначен на то же время, что и Открытое первенство Британии.

К концу своей сказочной карьеры Хоган победил в шестидесяти двух турнирах и доминировал в своем виде спорта, как немногие до или после него. Тем не менее повесть о Бене Хогане — это не рассказ о выигранных им турнирах, это история жизни человека. Он играл с самообладанием, граничившим с отстраненностью и точностью, на краю полного контроля над собой — и всеми 336 ямочками на мячике для гольфа, и сковывал своей железной волей противника и себя. Он вернулся и добился величия.