Дон Бадж учился играть в
теннис на общественных кортах Калифорнии, что было далеко не заочным обучением.
Он был одним из тех тысяч молодых людей, которые вырвали теннис из рук их
благородий, числивших за собой это занятие с незапамятных времен. Хотя он
появился на теннисной арене лишь в восемнадцать лет, взрослым и
сформировавшимся спортсменом, он обладал подавляющим и сокрушительным стилем,
бэкхендом, а также тем, что в игровых видах спорта называется «потенциалом
чемпиона мира».
Журналисты, впервые
увидевшие молодого человека и описывавшие этот феномен, называли его
«застенчивым, жилистым и удивительно проворным парнем». Однако те, кто видел
его впервые, обычно отмечали его внешнее сходство с Энди Харди при более
высоком росте, рыжие волосы, послужившие основанием для присвоения прозвища
«морковка», однако на деле имевшие цвет красного кирпича, и веснушки, сосчитать
которые просто не представлялось возможным.
Однако в наибольшей
степени внимание привлекал его бэкхенд — тяжелый, плавный, элегантный и
совершенный, более чем закрученный. Этот удар стал одним из самых знаменитых в
истории тенниса, и один из ветеранов теннисной журналистики — Эллисон Данциг —
называл его «самым мощным бэкхендом в истории всего мира».
Пользуясь этим бэкхендом в
1935 году, Бадж поднялся на 6-е место в мировой классификации. И заслужил место
в команде США на Кубке Дэвиса. Кубок этот, являющийся символом ведущей роли в
мировом теннисе и во время правления Билла Тилдена отождествлявшийся с
Соединенными Штатами, превратился к тому времени в личное дело двух стран,
переходя от Франции к Великобритании, оставивших США не у дел с 1926 года. И год
1935-й не предвещал новых успехов, невзирая на появление в команде
двадцатилетнего калифорнийца, проявившего свою неопытность двумя поражениями в
одиночных встречах в матче с лучшим составом команды Великобритании.
Однако этот мальчишка
успел попасть в историю во время этого матча. Впервые ступив на корт Уимблдона,
Бадж, вместо того чтобы отвесить поклон в сторону королевы Марии, как требовали
того правила вежливости, приветствовал королеву приветливым помахиванием
ракетки и столь же радостной улыбкой, преобразившей его лицо, как если бы
искусство улыбаться изобрел он сам. И королевская ложа и публика ответили ему
столь же искренней симпатией, немедленно избрав его своим новым фаворитом.
В 1936 году Бадж, сочетая
теплое дружелюбие с жестким бэкхендом и сокрушительной подачей, стал номером 3
в мировой классификации и номером 1 в сердцах большинства теннисных
болельщиков. Получивший прозвище «Калифорнийская Комета» — по названию родного
штата и природным способностям, Бадж довел Фреда Перри в финале открытого
первенства США до пятого сета, обыграл и уступил его со счетом 10:8, потом он
победил в пяти сетах австралийца Джека Кроуфорда, тогда номера 6 мировой
классификации, в межзональном финале Кубка Дэвиса, причем последний сет
превратился в двухчасовое испытание при 41-градусной жаре. К несчастью, и не по
вине Баджа, поход американской команды за Святым Граалем вновь окончился
неудачей, и Кубок Дэвиса четвертый раз подряд остался у британской команды.
Однако все изложенное
только подводит нас к году 1937-му. Право именоваться лучшими теннисистами мира
в 1937 году принадлежало Баджу и немецкому спортсмену барону Готфриду фон
Крамму; других просили не беспокоиться. Фон Крамм, который финишировал вторым
следом за Перри на Уимблдонских турнирах, находился на самом пороге славы.
Единственным препятствием был мягкий с виду, но столь же неуступчивый на
площадке Бадж. И право быть лучшим они разыгрывали между собой. Первое
столкновение произошло в финале Открытого первенства США, где Бадж победил
своего немецкого соперника в пяти сетах, прошедших в упорной борьбе. И теперь
им предстояла новая встреча, на сей раз полная истинно героической борьбы.
В этой исторической
схватке, завязавшейся в решающем матче межзонального финала Кубка Дэвиса 1937
года в Уимблдоне, сила столкнулась с силой, надежда — с надеждой, великий игрок
— с великим игроком. Однако здесь действовал еще один фактор: Адольф Гитлер
лично звонил фон Крамму, требуя, чтобы тот выиграл этот матч ради блага
фатерланда и в качестве доказательства превосходства арийской расы. Подобное
предложение Гитлер выдвигал и на Олимпийских играх 1936-го и был готов
повторить снова перед матчем-реваншем 1938 года между Максом Шмелингом и Джо
Луисом.
Фон Крамм вышел на корт с
тусклым и свинцовым выражением на лице, свидетельствовавшим о том, что он
превосходно понимает свой долг и ощущает всю тяжесть, возложенную на его плечи.
Играя словно одержимый, фон Крамм выиграл два первых сета. Однако дело еще не
было закончено, и Бадж возвратил ему долг, взяв третий и четвертый сеты и сведя
матч к финальному, последнему сету.
Пятый и финальный сет
начался в половине восьмого вечера, когда вокруг Уимблдона начинали уже
вспыхивать огоньки в окнах. Обе воюющие стороны — точное в данной ситуации
слово — продолжили сражение. Винтовке Баджа противостояла «Большая Берта» фон
Крамма, и оба они обрушивали друг на друга весь доступный им арсенал ударов и
подач. После пяти игр, сточивших ракетки наполовину, фон Крамм, повинуясь духу
патриотизма, вел со счетом 4:1.
В этот самый момент
проигрывавший Бадж присел, чтобы попить воды; подвинувшись к капитану
американской команды, он прошептал: «Не волнуйся, кэп. Все будет в порядке». И
Бадж сделал это, сведя финальный сет к ничьей 5:5. Вскоре счет самого упорного
матча в истории тенниса стал уже 6:6. Потом Бадж сохранил свою подачу в
двенадцатой игре и взял подачу фон Крамма в розыгрыше тринадцатого очка.
В четырнадцатом гейме
матчбол приходил, уходил и снова возвращался не менее шести раз. И каждый раз
победа не приходила к Баджу, так как фон Крамм, находясь в одном ударе от
поражения, отыгрывался чудесным образом, словно ему помогала некая высшая
моральная сила. «Публика вела себя настолько тихо, — вспоминал впоследствии
Бадж, — что, по-моему, на трибунах было слышно, как мы дышим». На седьмом
матчболе Бадж произвел свою фирменную подачу, но фон Крамм, к удивлению,
ответил ударом в полную силу. В последовавшей схватке фон Крамм вложил весь
свой вес в форхенд, послав мяч мимо Баджа и за его спину слева. Совершая удар,
который будет назван ударом столетия, Бадж отчаянно потянулся, изогнул тело и
нанес бэкхенд. «Я ощутил, что мяч хорошо лег на ракетку. Поглядев на соперника,
я увидел, что фон Крамм пытается ответить ударом справа и промахивается мимо
мяча». Матч столетия завершился. Одна из лондонских газет написала о нем: «Это
было не столько испытание, сколько спектакль».
Потом Бадж победит Банни
Остина и Чарлза Хиэ в одиночных встречах, выиграет парную игру вместе с Джином
Мако, и команда Соединенных Штатов впервые со времен Билла Тилдена победит
Великобританию в финале Кубка Дэвиса, покончив тем самым с золотым веком
европейского тенниса.
Год 1938-й принадлежал
Баджу, и он продолжал править кортом и соперниками, оставаясь неподверженным
поражениям и став первым игроком в истории тенниса, выигравшим «Большой шлем» —
звания чемпионов Австралии, Франции, Англии и Соединенных Штатов. А потом,
выиграв все, что только можно было выиграть, Бадж перешел в профессионалы и
доминировал на поле профессионального тенниса в той же мере, как и на
любительской сцене.
Древние годами и
достопочтенные романтики, полагавшие в ту пору, что Билл Тилден в одиночестве
правит всем теннисным пантеоном, вынуждены были подвинуть своего кумира, отведя
место второму великану — Дону Баджу. Ибо, как говорил Сидни Вуд, у Баджа «не
было слабостей. Когда он был в расцвете сил, его не мог бы одолеть ни один
игрок среди всех, кто был до него и играл в его время».
