То, что Джесси Оуэнс был осознанно избран судьбой на роль вершителя ее решений не только в мире легкой атлетики, но и в куда более обширном мире социальных отношений, поначалу было отнюдь не ясно. Сын алабамского испольщика, молодой Оуэнс был окрещен Дж. Си., следуя великой и священной южной традиции превращать два первых имени в инициалы. Когда его отец перебрался вместе с семьей в Кливленд, чтобы поступить на работу на сталелитейный завод, в первый же день его пребывания в начальной школе заботливая учительница задала юному Дж. Си. Оуэнсу следующий вопрос: «Как тебя зовут?» — «Дж. Си., мэм», — раздался ответ, произнесенный протяжным алабамским говорком. «Джесси?» — переспросила она, чтобы не ошибиться в имени нового ученика. «Да, мэм, Джесси», — согласился стремившийся угодить ученик. Так Дж. Си. Оуэнс сделался «Джесси».

Однако жизнь семейства Оуэнсов в Кливленде не стала легче, чем в Алабаме, особенно в годы депрессии, когда в обыкновенном семействе нередко не находилось двух никелевых монеток, чтобы, согласно пословице, потереть их друг о друга. «Мы не могли позволить себе никакого спортивного снаряжения, — вспоминал он многие годы спустя, — и нам оставалось только бегать». Имея немного других возможностей для сброса молодой энергии, юный Джесси «бегал, бегал и бегал».

К тринадцати годам Джесси уже выступал в официальных соревнованиях. Самый первый его забег оказался далеко не легендарным — бег на 40 ярдов он проиграл. «Я застрял в ямках», — так вспоминал он об этом событии, поскольку до изобретения стартовых колодок спринтеры вырывали в земле ямки для лучшего толчка на старте.

Но юный Джесси продолжал бегать, бегать и бегать. И овладевать техникой бега в такой мере, что теперь он отрывался от опоры с первым же шагом, нисколько не рискуя «снова застрять». Однако бег являлся всего лишь центральной точкой его многочисленных талантов. К постоянно удлиняющемуся перечню их он уже добавил прыжки в длину и высоту. В пятнадцать лет он пробегал 100 ярдов за 9,9 секунды, прыгал в высоту на 6 футов 2 ¹/₂ дюйма (189 см) и в длину ровно на 23 фута (701 см). Четыре года спустя стройный, весящий 74 кг старшеклассник Кливлендской восточной технической высшей школы пробежал 100 ярдов за 9,4 секунды, поставив мировой рекорд для учащихся, а 220 ярдов по прямой — за 20,7 секунд и прыгнул в длину на 24 фута 11 ¹/₄ дюйма (760 см).

В то время, когда места в колледжах еще не предоставлялись бесплатно — как каштаны в баре, Джесси не получал практически ничего. Единственной наградой за такие таланты послужило предложение, поступившее из расположенного поблизости Университета штата Огайо работать лифтером в ночную смену, с пяти утра до 12.30, в Стейт Оффис Билдинг, Колумбус, за 150 долларов в месяц — королевские деньги в те дни, когда на рузвельтовский никель <Монета в 5 центов. (Прим. ред.)> можно было купить себе пива, и еще существовала такая вещь, как бесплатный обед.

Но, поднимая и поднимая, опуская и опуская кабину ночного лифта, изучая ее стены, урывая, как придется, шесть часов сна, потому что занятия начинались в восемь утра, Джесси по-прежнему находил время и для своей первой любви: легкой атлетики. Он оказался под заботливой дланью тренера по имени Ларри Снайдер.

Прекрасно понимая, что его подопечный имеет большие перспективы в легкой атлетике, Снайдер старательно опекал Оуэнса. И взявшись за эту полную талантов башню, Снайдер сделал ее еще более высокой. В буквальном смысле слова. То есть Оуэнс стал прыгать в длину дальше, а прыгать в высоту еще выше. Снайдер сумел заставить Оуэнса прыгать в высоту так высоко, как мог позволить ему закон земного тяготения. Многие чиновники Большой десятки с удивлением видели, как Оуэнс взмывал на высоту собственного роста. И даже выше.

Снайдер учил Оуэнса уравновешивать свой вес — «не слишком много на ноги, не слишком много на руки», что позволяло тому расслабляться во время бега. А отрабатывая старт в спринте, барьерном беге и беге на средние дистанции, концентрировался на том, чтобы Оуэнс выпрыгивал вперед первым же своим шагом. Таким образом, считал он, Оуэнс заставит своих соперников бежать под его дудку. В результате бег его напоминал превосходно отлаженную машину, передвигающуюся с такой быстротой, словно двигаться ей приходилось по раскаленным углям, ноги его в стремлении к новому рекорду едва прикасались к земле.

Во время обучения Оуэнс побил несколько рекордов университета и конференции, так же как юниорский рекорд ААЮ по прыжкам в длину. Однако самый великий день его был еще впереди: соревнования Западной конференции (читай, Большой десятки) в Энн-Арборе, Мичиган, суббота, 25 мая 1935 года.

Этот день мог и не наступить. Чуть более чем за неделю до соревнований Оуэнс оказался замешанным в какую-то ссору со своими приятелями по меблированным комнатам. Удирая с места драки, он поскользнулся и упал на спину, пролетев в таком положении целый пролет. На следующий день в разминочной встрече с Северо-западным университетом Оуэнс ударился ногой о предпоследний барьер и ощутил, как острая боль полоснула «вдоль самого позвоночника».

Надо было лечить спину, и, услышав совет залечь, чтобы не получить постоянную травму спины, Джесси провел неделю перед встречей Большой десятки под одеялом — с химическими грелками на спине и животе, ощущая себя слабым и выдохшимся, как вчерашний имбирный эль.

В день встречи Джесси сумел с трудом погрузить свое измученное болью тело в древнюю колымагу, которой предстояло отвезти его плоть на Ферри Филд, Энн-Арбор. Старый автомобиль плюхал по ухабам, и Оуэнс ощущал всю дорогу колющую боль в спине, бедрах, коленях и почти во всех прочих частях тела. Наконец машина добралась до места назначения, и Оуэнс со значительными усилиями распрямился и похромал к беговой дорожке. Однако боль была настолько сильна, что он не сумел как следует размяться и усомнился не только в том, что сможет показать хороший результат, но и в том, что вообще сумеет участвовать в соревнованиях.

Однако дух одержал победу над плотью, и Оуэнс заставил себя забыть обо всех болячках, сконцентрировавшись на том, что было действительно важно: на соревнованиях. «Я сгибался на старте, преодолевая боль, — вспоминал он годы спустя, — но когда стартер сказал: "Приготовиться", вся боль исчезла». И он принял участие в спринте, барьерном беге и прыжках, установив пять-шесть мировых рекордов менее чем за час.

Возможно, величайшим его достижением стал прыжок в длину. Когда боль в спине сделалась непереносимой, Оуэнс и его тренер Снайдер согласно решили, что чрезвычайность ситуации диктует свои собственные правила и что Оуэнс совершит всего лишь один прыжок — без разминки, без приготовлений, без ничего — всего лишь один прыжок. А потому, сняв повязку, поместили ее в яме для прыжков — на 26-футовой отметке. Полагая, что если уж делать, так делать сразу, Оуэнс помчался по дорожке, взлетел над толчковой доской и взмыл в воздух — едва ли не к синему небу Энн-Арбор и облачку в нем, а потом опустился в восьми с половиной дюймах позади повязки. Так был установлен новый мировой рекорд, продержавшийся четверть столетия, дольше, чем любой другой мировой рекорд в легкой атлетике.

Героическая борьба Оуэнса с болью и лучшими атлетами своего времени немедленно сделала его знаменитым, национальным героем. Теперь ему оставалось подождать всего один год, до Олимпийских игр в Берлине, чтобы стать героем интернациональным.

Ненависть утратила свою невинность задолго до 1936 года. Тем не менее полностью и во всей своей уродливой красе она расцвела лишь на Берлинской Олимпиаде того года. С тех пор как барон де Кубертен возродил современные Игры в 1896-м, Олимпиады стали витриной любительской атлетики. Теперь им предстояло стать средством демонстрации превосходства арийцев и коричневорубашечников Адольфа Гитлера над всеми остальными. Фюрер вещал о расе господ, чередуя свои высказывания со снисходительными улыбками в адрес обделенных подобными достоинствами смертных и пренебрежительными репликами в адрес американских, так называемых черных вспомогательных сил.

Однако всего за шесть дней Джесси Оуэнс полностью опроверг подобное мнение. Для начала он выступил в четырнадцати предварительных соревнованиях, проведя по четыре забега на дистанциях 100 и 200 метров и совершив шесть предварительных прыжков, при этом девять раз побив и два раза повторив олимпийские рекорды. Потом в соревновании за олимпийское золото Оуэнс победил на дистанциях 100 и 200 метров и в прыжках в длину и разделил еще одно золото, пробежав первый этап в 400-метровой эстафете. Подобных успехов на Олимпиадах до него добивались только Джим Торп и Пааво Нурми.

Стотысячная толпа, заполнившая имперскую спортивную арену в Берлине, была сперва ошеломлена подобными выступлениями человека, принадлежавшего к низшей расе. А потом, после некоторой странной неловкости, она разразилась громогласными криками, которые можно приблизительно передать следующим образом: «Йес-сей, йес-сей, йес-сей… Ов-еннс». Не принял участия в приветствиях только Адольф Гитлер, соблюдая вежливость, но, тем не менее якобы не заметив существования «чернокожего подручного», он оставил ложу перед церемонией награждения.

«Черт, я совсем не думал о Гитлере, — вспоминал позже Оуэнс в этот момент. — Ты соревнуешься с самыми быстрыми парнями в мире. И даже после забега ты не обращаешь внимания на трибуны. Хочется бежать и бежать».

Но знатоки спорта и в Берлине, и во всем мире теперь видели в Оуэнсе выдающегося атлета. И как участник четырех Олимпиад он мог смотреть свысока на весь спортивный мир.