Длиннее правления Мартины
Навратиловой на корте в качестве самовластной царицы тенниса было, пожалуй,
разве что ее имя. Но еще дольше длится ее популярность. И еще более
продолжительным был ее путь наверх из родной Чехословакии. Ибо в этой стране
началась история этой самой выдающейся из всех теннисисток, если не из всех
спортсменок вообще.
Ее история, как и
положено, начинается с самого рождения. Мартина Субертова появилась на свет в
Праге, Чехословакия, стране, названия которой англоязычному человеку и не
выговорить, и не написать без ошибок. Мартина потом переехала в Ревнице, где в
детские годы начала играть в теннис и приняла фамилию своего отчима, Мирослава
Навратила, добавив к ней окончание женского рода — «ова».
Ее первым тренером был
Иржи Парма, игравший в составе команды Чехословакии на Кубке Дэвиса, который
говорил своей ученице: «Работай усердно, Мартина. Соревнуйся всегда, когда
предоставляется такая возможность. Повидай мир. Только спорт позволит тебе
путешествовать».
И она отправилась в
путешествие к новым мирам, пользуясь своей теннисной ракеткой в качестве
паспорта. В первой поездке в Соединенные Штаты, в начале 1973 года, Мартина
встретилась с лидировавшей в мировой классификации Крис Эверт. И хотя Эверт
«победила меня 6:3, 7:6… или 7:6, 6:3… 5:4 на тай-брейке, я сказала себе,
"…если я способна так сыграть, впервые выступая против лучшей в мире
теннисистки, значит, в следующий раз…"»
Она описала в своей
автобиографии свои первые впечатления от Америки: «…насколько дружелюбны
американцы. С ними ты можешь быть честной и искренней. Я всегда ощущала, что
могу быть собой, настоящей Мартиной, с первого проведенного в Штатах дня».
Кроме того, она
познакомилась с теми учреждениями, которые хитроумные американцы используют для
насаждения плохого пищеварения в стране, — ресторанами быстрого питания. Как и
всякий обычный молодой человек, она полюбила «биг маки», чипсы, молочные
коктейли и прочие изыски системы быстрого питания, столь любезные нёбу
новобранца. И через несколько вояжей в новый для нее мир Америки и быстрого
питания Мартина приобрела облик особы, более интересующейся газетной колонкой,
рекламирующей рестораны, фигуру совсем не теннисную, а такую, которую теннисный
обозреватель Бад Коллинз именовал «Большой и весомой надеждой».
Однако Мартине скоро
предстояло сменить свой рацион, и вместо «фаст фудс» вкушать победы в турнирах.
На следующий год она завоевала свой первый победный приз в США, выиграв турнир
в Орландо, Флорида, и заслужив несколько строчек в газетах вокруг фотоснимка.
Юная чешка, никого не знавшая вокруг и располагавшая разве что небольшим
количеством английских слов, не знала, как выразить переполнявший душу восторг.
Сперва она запрыгала от радости, потом произнесла несколько звуков,
складывавшихся в слова загадочного языка, перемежавшиеся восторженными
восклицаниями, а потом, не имея человека, с кем можно было бы разделить свою
радость, обняла фонарный столб — совсем как малыш, решивший обнять
рождественскую елку. Такова была закуска, поданная перед предстоявшим ей
пиршеством побед.
В следующем году она
победила в Открытом первенстве Франции — в женских и смешанных парах,
заработала более 119000 долларов, а журнал «Теннис» назвал ее «новичком года».
Но более всего привлекали к себе внимание ее свободный дух и свободная мысль. К
этому времени Мартина почти полностью «вестернизировалась», и вкусы ее
возвысились до гамбургера и броских нарядов — в том числе того, что был на ней
во время Открытого первенства США 1975 года, платья, придуманного специально
для нее Тедди Тинлингом, знаменитым теннисным модельером, яркий цветастый
рисунок которого Мартина назвала «соответствующим ее бурной натуре!»
Поэтому, когда проиграв
Эверт в полуфинале Первенства США 1975 года, она попросила политического
убежища, никто не удивился. Некоторые видели причину такого решения в том, что
власти ее родной Чехословакии вычитали из ее заработков слишком большой
процент, а Мартина находилась на самом пороге расцвета и понимала, что сумеет
зарабатывать в год более 200000 долларов. Другие, в том числе ее добрая подруга
Крис Эверт, с которой Мартина «много разговаривала», полагали, что чуткая
Мартина просто хотела остаться в Америке, где, как выразилась сама она, «можно
быть собой». Но как бы то ни было, прошение было удовлетворено, и рвущаяся
вперед чешка стала и самой доминирующей теннисисткой в женском теннисе.
Мартина, похудевшая на
особой диете, начала растянувшуюся на следующие три года серию побед, начав с
Уимблдона 1978 года в одиночном разряде и добившись первой из своих восьми
Уимблдонских корон, шесть из которых добыты самым беспрецедентным образом —
одна за другой.
Ее подавляющая воздушная
игра казалась почти анахронизмом на фоне многочисленных спортсменок,
действовавших в основном на задней линии. Сокрушительная подача слева
осуществлялась движением, столь красноречивым по вложенной в него энергии, что
производила впечатление взрыва, способного разнести пол-улицы, а игра возле
сетки скорее напоминала создание картины или кружева. Легким движением она
посылала мяч в обводку, заставляя соперницу мчаться за ним, как преследуемый
собаками заяц. Она навязывала свою волю буквально каждой из встречавшихся с нею
теннисисток.
Ну, почти каждой. Потому
что единственной теннисисткой, которую Мартина все не могла победить,
оставалась Крис Эверт, доминировавшая в счете их личных встреч. Стремившаяся к
совершенству и никогда не остававшаяся удовлетворенной, Мартина выражала свое
недовольство собственными ошибками на корте жалобными возгласами «ну давай» или
называя себя «идиоткой», или ударяя себя ракеткой и тем самым наказывая за
несоответствие собственным высоким нормам. Постоянный самоанализ заставил ее
искать пути к совершенству вовне себя, и Мартина наняла легендарную
баскетболистку Нэнси Либерман, чтобы та научила ее поведению и, что более
важно, использованию методики на корте.
А потом, после физических
тренировок, которые включали в себя поднятие тяжестей, Мартина, после двух с
лишним лет неудовлетворительных выступлений, возвратилась к теннисным
сражениям. В 1982-м она сделала для себя победы в теннисных турнирах делом
привычки и выиграла 90 поединков, проиграв только три. В следующем году Мартина
была практически непобедимой и, вырвавшись из-под власти законов средних чисел,
победила в 86 из 87 матчей (единственное поражение нанесла ей Кати Хорват в
четвертом круге Открытого чемпионата Франции).
Начиная с Уимблдона в 1983
году и вплоть до Первенства Австралии в 1984 году Мартина победила в шести
турнирах «Большого шлема», одержав при этом подряд 74 победы. Кроме того, с
апреля 1983-го до июля 1985-го вместе с Пам Шрайвер она выиграла подряд 8
чемпионских титулов в женском парном разряде, проведя при этом 109 встреч. Ни
один из игроков не доминировал на корте в той же мере, как это делала Мартина
Навратилова в те годы.
И болельщики, видевшие в
ней прежде горячащуюся неудачницу или, хуже того, «бешеную сосиску» и
дразнившие ее подобным образом, теперь слетались на корт, как голубки, чтобы
приветствовать каждое ее движение, ее выдержку, любовь к игре и гуманность.
В девяностые годы, время
взлета ее карьеры, когда она вернулась, чтобы сыграть в той укрепленной
художественной галерее, которая зовется «Форест-Хиллз», болельщики
приветствовали ее как оперную диву. Поддержавшие ее в начале пути,
приветствовавшие во время побед, теперь, перед завершением ее карьеры, они
выражали ей свою благодарность. Джимми Коннорс, разделявший общий восторг,
сказал о Мартине: «Ее карьеру повторить по силам немногим… что там, наверное,
совсем некому».
Долог был спортивный путь
Мартины Навратиловой, однако и наград на нем она получила столько, сколько в
истории спорта удавалось немногим.
