Хосе Пласидо Доминго Эмбиль родился 21 января 1941 года в Мадриде в семье певцов. Его мать (Пепита Эмбиль) и отец (Пласидо Доминго Ферер) были известными исполнителями в жанре сарсуэлы — так называется в Испании комедия с пением, танцами и разговорными диалогами.

Хотя мальчик с раннего детства вошел в мир музыки, его увлечения были разнообразными. В восемь лет он уже выступал перед публикой как пианист, позднее увлекся пением. Вместе с тем Пласидо страстно любил футбол и играл в спортивной команде. В 1950 году родители перебрались в Мексику. Здесь они с успехом продолжали свою артистическую деятельность, организовав собственную труппу в Мехико.

«Когда мне исполнилось четырнадцать лет… перед родителями встал вопрос, стоит ли готовить меня к профессиональной карьере музыканта, — пишет Доминго. — Наконец они решили отправить меня в Национальную консерваторию, где студенты изучали и музыкальные, и общеобразовательные предметы. Поначалу мне было там трудно. Я любил Барахаса, привык к нему и очень долго приспосабливался к своему новому учителю. Но я верю в la fona del destino, в провидение, все, что ни происходило в моей жизни, обычно оборачивалось к лучшему. Действительно, если бы мой учитель был жив, я мог и не попасть в консерваторию и в моей судьбе не случился бы тот переворот, который произошел в скором времени на этом новом жизненном пути. Оставаясь у Барахаса, я, вероятнее всего, стремился бы стать концертирующим пианистом. И хотя игра на фортепиано давалась легко — я хорошо читал с листа, обладал природной музыкальностью, — сомневаюсь, что из меня получился бы большой пианист. Наконец, если бы не было новых обстоятельств, я никогда не начал бы петь так рано, как это случилось».

В шестнадцатилетнем возрасте Пласидо впервые выступил в труппе своих родителей как певец. В театре сарсуэлы он провел несколько спектаклей и в качестве дирижера.

"В консерватории вместе со мной учился Мануэль Агилар, сын видного мексиканского дипломата, работавшего в США, — пишет Доминго. — Он всегда говорил, что я зря трачу время на музыкальную комедию. В 1959 году он устроил мне прослушивание в Национальной опере. Я выбрал тогда две арии из баритонального репертуара: пролог из «Паяцев» и арию из «Андре Шенье». Члены слушавшей меня комиссии сказали, что мой голос им нравится, но, по их мнению, я тенор, а не баритон; меня спросили, не могу ли я спеть теноровую арию. Я вообще не знал этого репертуара, но слышал некоторые арии и предложил им спеть что‑нибудь с листа. Мне принесли ноты арии Лориса «Любви нет запрета» из «Федоры» Джордано, и, несмотря на фальшиво спетое верхнее «ля», мне предложили заключить контракт. Члены комиссии уверились в том, что я действительно тенор.

Я был поражен и взволнован, тем более что контракт давал приличную сумму денег, а мне исполнилось всего восемнадцать лет. В Национальной опере существовало два вида сезонов: национальные, в которых выступали местные артисты, и интернациональные — для них приглашали петь ведущие партии известных вокалистов со всего мира, а певцы театра использовались в этих спектаклях на вторых ролях. Меня, собственно, и пригласили главным образом для исполнения именно таких партий во время интернациональных сезонов. В мои функции входило также разучивание партий с другими певцами. Мне довелось быть концертмейстером во время работы над многими операми. Среди них оказались «Фауст» и глюковский «Орфей», при подготовке которых я сопровождал репетиции хореографа Анны Соколовой.

Моей первой оперной ролью стал Борса в «Риголетто». В этой постановке в заглавной партии выступал Корнелл Макнейл, Флавиано Лабо пел Герцога, а Эрнестина Гарфиас — Джильду. Это был волнующий день. Мои родители, как владельцы собственного театрального дела, снабдили меня великолепным нарядом. Лабо удивлялся, как это начинающему тенору удалось раздобыть такой красивый костюм. Несколько месяцев спустя я выступил в более значительной партии — пел капеллана в мексиканской премьере оперы Пуленка «Диалоги кармелиток».

В сезоне 1960/61 года я впервые получил возможность выступать рядом с выдающимися певцами Джузеппе Ди Стефано и Мануэлем Аусенси. В числе моих ролей были Ремендадо в «Кармен», Сполетта в «Тоске», Щеголь и Аббат в «Андре Шенье», Горо в «Мадам Баттерфляй», Гастон в «Травиате» и Император в «Турандот». Император почти не поет, но наряд у него роскошный. Марта, с которой я как раз в то время познакомился ближе, даже теперь не упускает случая напомнить о том, как я гордился великолепным одеянием, хотя сама роль была пустяковая. Когда мне предложили сыграть Императора, я совсем не знал «Турандот». Никогда не забуду своего первого появления в репетиционном зале, где в тот момент хор и оркестр разучивали номер «О луна, что ты медлишь?». Возможно, если бы я стал свидетелем их работы сегодня, то отметил бы, что оркестр играет плоско, да и хор поет не так уж хорошо, но в те минуты музыка совершенно захватила меня. Это было одно из самых ярких впечатлений в моей жизни — такой прекрасной вещи мне еще не доводилось слышать".

Вскоре после дебюта Доминго уже пел в Далласском оперном театре, затем на протяжении трех сезонов был солистом оперы в Тель‑Авиве, где сумел приобрести необходимый опыт и расширить репертуар.

Во второй половине 60‑х к певцу приходит широкая известность. Осенью 1966 года он становится солистом Нью‑Йоркского городского оперного театра и в течение нескольких сезонов исполняет на его сцене такие ведущие партии, как Рудольф и Пинкертон («Богема» и «Мадам Баттерфляй» Дж. Пуччини), Канио в «Паяцах» Р. Леонкавалло, Хозе в «Кармен» Ж. Бизе, Гофман в «Сказках Гофмана» Ж. Оффенбаха.

В 1967 году Доминго поразил многих своей разносторонностью, блестяще выступив в «Лоэнгрине» на гамбургской сцене. А в самом конце 1968 года благодаря случайности дебютировал и в «Метрополитен‑опера»: за полчаса до спектакля почувствовал недомогание знаменитый Франко Корелли, и Доминго стал партнером Ренаты Тебальди в «Адриенне Лекуврер». Отзывы критиков были единодушно восторженными.

В том же году испанский певец был удостоен чести петь на открытии сезона в «Ла Скала», в «Эрнани», и с тех пор остается неизменным украшением этого театра.

Наконец, в 1970 году Доминго покорил окончательно и своих соотечественников, выступив сначала в «Джоконде» Понкьелли и в национальной опере «Поэт» Ф. Торробы, а затем и в концертах. В октябре того же года Доминго впервые выступил в «Бале‑маскараде» Верди — в ансамбле с прославленной испанской певицей Монтсеррат Кабалье. В дальнейшем они составили один из самых широко известных дуэтов.

С тех пор за стремительной карьерой Пласидо Доминго уже невозможно уследить перу летописца, его триумфы трудно даже перечислить. Число оперных партий, вошедших в его постоянный репертуар, превысило восемь десятков, но, помимо этого, он охотно пел и в сарсуэлах — излюбленном жанре испанского народного музыкального спектакля. Сотрудничал со всеми крупнейшими дирижерами современности и с многими кинорежиссерами, экранизировавшими оперы с его участием, — Франко Дзеффирелли, Франческо Рози, Джозефом Шлезинджером. Добавим, что с 1972 года Доминго систематически выступает и как дирижер.

На протяжении 70—80‑х годов Доминго регулярно поет в спектаклях ведущих театров мира: лондонского «Ковент‑Гарден», миланского «Ла Скала», парижского «Гранд‑опера», гамбургской и венской оперы. Прочные связи установились у певца с фестивалем «Веронская арена». Видный английский музыковед, историк оперного театра Г. Розенталь писал: «Доминго явился настоящим откровением фестивальных спектаклей. После Бьёрлинга мне еще не приходилось слышать тенора, в исполнении которого было бы столько завораживающего лиризма, настоящей культуры и тонкого вкуса».

В 1974 году Доминго — в Москве. Проникновенное исполнение певцом партии Каварадосси надолго осталось в памяти многих любителей музыки.

«Мой русский дебют состоялся 8 июня 1974 года, — пишет Доминго. — Прием, который оказала Москва труппе „Ла Скала", поистине неправдоподобен. После спектакля нам аплодировали, выражали одобрение всеми существующими способами в течение сорока пяти минут. Повторные спектакли „Тоски" 10 и 15 июня прошли с таким же успехом. Мои родители были вместе со мной в Советском Союзе, и мы поехали ночным поездом, который скорее можно назвать „поездом белой ночи", поскольку по‑настоящему темно так и не стало, в Ленинград. Этот город оказался одним из самых красивых, которые я видел в своей жизни».

Доминго отличает поразительная работоспособность и самоотдача. А о широте и разносторонней одаренности художественной натуры певца свидетельствуют записи на пластинки, работа на радио и телевидении, выступления в амплуа дирижера и писателя.

"Великолепный певец с мягким, сочным, полетным голосом, Пласидо Доминго покоряет слушателей непосредственностью и искренностью, — пишет И. Рябова. — Исполнение его очень музыкально, в нем нет аффектации чувств, игры на публику. Артистическую манеру Доминго отличает высокая вокальная культура, богатство тембровой нюансировки, отточенность фразировки, необыкновенное сценическое обаяние.

Разносторонний и тонкий художник, он с равным успехом поет лирические и драматические теноровые партии, репертуар его огромен — около ста ролей. Многие партии записаны им на пластинки. Обширнейшая дискография певца включает и популярные песни — итальянские, испанские, американские. Несомненной удачей было исполнение Доминго ведущих ролей в самых значительных оперных экранизациях последнего времени — «Травиате» и «Отелло» Ф. Дзеффирелли, «Кармен» Ф. Рози".

Алексей Парин пишет: «Американцы любят регистрировать рекорды. К осени 1987 года Доминго восемь раз открывал сезон „Метрополитен‑опера". Его превзошел только Карузо. Доминго срывал самые долгие овации в мире оперы, ему принадлежит самое большое число поклонов после представления. „Он разве что не выступал еще в главном кратере Этны, не участвовал в прямой трансляции из космического корабля и не пел в благотворительном концерте перед пингвинами Антарктиды", — пишет близкий друг Доминго, дирижер и критик Харви Сакс. Человеческая энергия и художественные возможности Доминго грандиозны — в настоящее время, безусловно, нет ни одного тенора с таким обширным и тесситурно разнообразным репертуаром, как у Доминго. Поставит ли его будущее в тот же ряд, что Карузо и Каллас, решит время. Однако уже сейчас несомненно одно: в лице Доминго мы имеем дело с крупнейшим представителем итальянской оперной традиции второй половины XX века, и его собственные свидетельства о своей богатой событиями артистической карьере представляют огромный интерес».

Доминго находится в расцвете творческих сил. Музыканты и любители музыки видят в нем продолжателя замечательных традиций выдающихся теноров прошлого, артиста, творчески обогащающего наследие своих предшественников, яркого представителя вокальной культуры нашего времени.

Вот фрагмент из рецензии, названной «В „Ла Скала" — снова „Отелло"» (журнал «Музыкальная жизнь» за апрель 2002 года): «Было трудно, почти невозможно предположить, что испанский тенор окажется в состоянии исполнить роль мавра с теми же порывом и энергией, какие были свойственны певцу в самые лучшие годы. И, однако, чудо произошло: Доминго, хоть и испытывал трудности в верхнем регистре, предложил интерпретацию более зрелую, более горькую, плод долгих размышлений великого артиста, легендарного Отелло второй половины только что закончившегося двадцатого века».

"Опера — бессмертное искусство, она существовала всегда, — говорит Доминго. — И будет жить, пока людей волнуют искренние чувства, романтика…

Музыка способна возвысить нас почти до совершенства, способна излечить нас. Одна из самых больших радостей моей жизни — получать письма от людей, которым мое искусство помогло восстановить здоровье. С каждым прожитым днем все больше убеждаюсь, что музыка облагораживает, помогает в общении людей. Музыка учит нас гармонии, несет мир. Верю, что это и есть ее главное призвание".