Россия, Санкт‑Петербург. 1801 год

Заговоры против Павла тлели все годы его правления. Он доводился внуком старшей дочери Петра Великого Анне и, соответственно, внучатым племянником императрице Елизавете Петровне. Судя по всему, Петр Федорович (будущий Петр III) вряд ли был отцом Павла. Сама Екатерина намекала на отцовство своего фаворита Сергея Салтыкова. Современники свидетельствовали и о портретном сходстве…

Сорок два года дожидался Павел власти. Отношения с матерью были, мягко говоря, сложными. Екатерина не допускала сына к государственным делам. Более того, в последние годы вынашивала идею передачи престола через голову Павла его сыну Александру.

Нрав «русского Гамлета», как поэтично называли Павла, был странен. Дождавшись престола, Павел начал с того, что Севастополь переименовал в Ахти‑яр, запретил вальс и ношение бакенбардов и, выкорчевывая память о ненавистной матери, отнявшей трон у его отца, обрушил гнев на ее любимцев – и живых, и мертвых.

Павел получил прекрасное по тем временам образование, но увлекался, как и отец, прусскими военными порядками и личностью короля Фридриха Великого. Был ироничным, веселым светским львом, но временами впадал в приступы дичайшего раздражения, когда по пустяковому поводу кричал, топал ногами, мог с тростью наперевес погнаться за кем‑то, кто вызвал его гнев. Эти резкие перепады настроения и породили множество легенд о самодурстве императора. Первый брак Павла был неудачен – великая княгиня Наталья Алексеевна изменила мужу с графом Разумовским. Она скончалась при родах и погребена в Александро‑Невской лавре. Второй брак с вюртем‑бергской принцессой Софией‑Доротеей, ставшей по принятии православия Марией Федоровной, оказался вполне удачен и «плодотворен» – у супругов родилось 10 детей, будущее династии было обеспечено.

За четыре года своего правления император предпринял целый ряд мер, действительно необходимых и нашедших свое развитие и в последующие царствования. Но проблема в том, что изменения предпринимались стремительно, столь же стремительно могли быть отменены, как из рога изобилия сыпались регламентации – в том числе и мелочные. Чего стоят знаменитые запреты на ношение круглых шляп (признак сочувствия якобинцам!), на употребление некоторых слов, например, «общество», вместо «клуб» велено было употреблять слово «собрание», «отечество» – «государство», «стража» – «караул» и т. д.

Современники объясняли цареубийство 11 марта 1801 года сословной политикой Павла I: нарушением статей «Жалованной грамоты» 1785 года, репрессиями против офицерского корпуса, политический нестабильностью в стране, ослаблением гарантий дворянских свобод и привилегий, разрывом дипломатических отношений с Англией, наконец, неспособностью монарха управлять империей. Правительство Павла I действительно формально нарушило статьи «Жалованной грамоты», запретив губернские собрания дворян и введя для них телесные наказания. Но последние применялись в исключительных случаях, только по обвинению в политических преступлениях и только после лишения дворянского звания.

Хотя наказанных телесно дворян насчитывалось не больше десятка, все эти случаи были известны и осуждались как в великосветских салонах, так и в гвардейских казармах. Молва связывала их исключительно с деспотизмом императора.

Неясным остается вопрос о масштабах тогдашних репрессий. Воспоминания современников полны свидетельств об отставках, арестах, экзекуциях, лишении дворянского достоинства, наконец, ссылках, в том числе и в Сибирь. Сведения о числе пострадавших противоречивы: более 2,5 тысячи офицеров – по данным Валишевского, более 700 человек – по Шильдеру; наиболее авторитетны подсчеты Эйдельмана: посажены в тюрьму, отправлены на каторгу и в ссылку около 300 дворян, не считая массы других, наказанных менее жестоко, общее же количество пострадавших превышает 1,5 тысячи человек. В Сибирь дворяне ссылались весьма редко, чаще – в имения, в провинцию, в армейский полк.

Первые «конспирации» против Павла относятся к 1797–1799 годам, и тогда уже в них был замешан наследник – великий князь Александр.

В 1800 году стал сплетаться заговор, в конце концов стоивший императору жизни. Главную роль в нем играли граф Никита Петрович Панин, адмирал Осип Михайлович де Рибас и граф Петр Алексеевич фон дер Пален.

Видимо, Панин был идейным вдохновителем заговора. В письме Марии Федоровне он признается в той видной роли, которую сыграл в событиях 11 марта, и указывает на мотивы своего участия в них, из которых главнейший – «ему не за что быть признательным». Именно Панин попытался привлечь к заговору Александра. Саксонский резидент в Петербурге К.‑Ф. Розенцвейг, ссылаясь на устные свидетельства самого Панина, сообщал, что тот осенью 1800 года начал тайные переговоры с князем Александром о введении регентства по примеру Англии, где наследный принц, парламент и кабинет министров контролировали безумного короля Георга III. Уже после прихода к власти Александра I шведский посол в России Стедингк докладывал своему правительству: «Панин‑ский проект революции против покойного императора был в известном смысле составлен с согласия ныне царствующего императора и отличался большой умеренностью. Он задавался целью отнять у Павла правительственную власть, оставив ему, однако, представительство верховной власти, как мы это видим в Дании». По сведениям Чарторыйского, наследник обсуждал даже детали такого плана: «Павел должен был бы по‑прежнему жить в Михайловском дворце и пользоваться загородными царскими дворцами… Он [Александр] воображал, что в таком уединении Павел будет иметь все, что только может доставить ему удовольствие, и что он будет там доволен и счастлив».

Но Панин в ноябре 1800 года отправился в ссылку, Рибас в начале декабря внезапно умер. Кстати, ходили слухи, что адмирала отравили заговорщики, боявшиеся, что известный своим коварством основатель Одессы решит выдать их планы Павлу. Остался один петербургский военный губернатор Пален, и, надо отдать ему должное, он мастерски справился со своим делом. Столь разветвленного и блестяще организованного заговора, осуществившегося к тому же целиком по задуманному плану, Россия, кажется, еще не знала. Многие детали паленовского предприятия до сих пор покрыты мраком.

Один из главных участников и свидетелей цареубийства генерал Левин‑Ав‑густ‑Теофил фон Беннигсен утверждает. «Граф Панин и генерал де Рибас были первыми, составившими план этого переворота. Последний так и умер, не дождавшись осуществления этого замысла, но первый не терял надежды спасти государство. Он сообщил свои мысли военному губернатору, графу Палену. Они еще раз говорили об этом великому князю Александру и убеждали его согласиться на переворот, ибо революция, вызванная всеобщим недовольством, должна вспыхнуть не сегодня завтра, и уже тогда трудно будет предвидеть ее последствия».

Александр сперва отверг предложение, затем, поддавшись убеждениям, обещал обратить на него внимание и обсудить дело. (Его брат, великий князь Константин, оставался до последнего момента непосвященным.)

Пален взял на себя функции «технического» руководителя заговора Именно он разработал план, подобрал нужных людей. После удаления Панина он вел переговоры с Александром. Мотивы Палена – сохранить свое положение, что при непостоянном характере Павла I было мудрено. Что касается участия в заговоре английского посла лорда Уитворта, то оно выразилось в щедром финансировании этого предприятия. Многие видели у Палена золото в гинеях. В марте 1801 года, играя в карты, Пален поставил 200 тысяч рублей золотом. Для скромного курляндского дворянина, пусть и достигшего высот власти, это огромные деньги.

Среди других участников заговора – Беннигсен, братья Петр, Валериан и Николай Зубовы, генералы Талызин и Уваров, Яшвиль, Татаринов, Скарятин и многие другие. Общая численность заговорщиков достигала 60 человек, хотя о заговоре знало, конечно, большее число лиц. Интересно, что сановная аристократия (за редким исключением), как и рядовой состав гвардейских полков, не приняла участия в заговоре.

Тем временем Павел выписал из Германии 13‑летнего принца Вюртембергс‑кого Евгения, высказал намерение усыновить его и даже намекал на то, что именно в этом мальчике видит своего наследника.

Заговорщики, во главе с Паленом, развернули кампанию по удалению последних оставшихся верными Павлу приближенных, прежде всего Ростопчина. После отставки Ростопчина вице‑канцлером вновь стал А.Б. Куракин, а Пален – членом коллегии иностранных дел, продолжая управлять Петербургом, почтовым ведомством и значительной частью армии. Путь для осуществления переворота был открыт.

Пален все чаще устрашает наследника опасной перспективой собственного будущего: дескать, все более явное безумие императора поставит перед Александром дилемму – либо престол, либо заточение и даже смерть В конце концов «удалось пошатнуть его сыновнюю привязанность и даже убедить его установить средства для достижения развязки, настоятельность которой он сам не мог не сознавать». Однако Александр потребовал у Палена предварительного клятвенного обещания, что не будет покушения на жизнь отца. «Я дал ему слово: я не был настолько лишен смысла, чтобы внутренно взять на себя обязательство исполнить вещь невозможную; но надо было успокоить щепетильность моего будущего государя, и я обнадежил его намерения, хотя был убежден, что она не исполнится Я прекрасно знал, что надо завершить революцию или уже совсем не затевать ее, и что если жизнь Павла не будет прекращена, то двери его темницы скоро откроются, произойдет страшнейшая реакция».

Павел I подозревал насчет тайных сношений Палена с Александром. Те и вправду уже обсуждали детали акции, причем наследник ручался за Семеновский полк под его командованием. Действительно, офицеры были «настроены очень решительно», но, будучи людьми молодыми и легкомысленными, нуждались в руководстве со стороны людей опытных и энергичных. Таковыми считали среди прочих братьев Зубовых и Беннигсена, находившихся тогда в опале и вне столицы.

По утверждению Палена, он сыграл на «романтическом характере» императора, убедив его великодушно простить всех опальных лиц. Трудно сказать, как обстояло дело в реальности, но 1 ноября 1800 года последовал указ, дозволявший «всем выбывшим из службы, или исключенным… вступить в оную». В результате Платон и Валериан Зубовы получили назначение на посты директоров 1‑го и 2‑го Кадетских корпусов, а Николай Зубов стал шефом Сумского гусарского полка.

Беннигсен приехал в Петербург «по своим делам», где уже находились или прибыли другие участники заговора, преимущественно из офицеров. Сроком исполнения сперва избрали Пасху – 24 марта 1801 года. Потом перенесли его на 15‑е, а узнав о намерении Павла уволить Палена в отставку с заменой Аракчеевым, остановились на 11 марта.

По свидетельству Палена, он встретился с царем 7 марта, чтобы по обыкновению доложить о состоянии столицы. Тот был весьма озабочен, серьезен, запер дверь и, молча посмотрев на него минуты две, спросил внезапно, был ли тот здесь в 1762 году. После утвердительного ответа Павел поинтересовался, участвовал ли сановник в заговоре, лишившем его отца престола и жизни. Пален сказал, что тогда был очень молод и являлся свидетелем переворота, а не действующим лицом, и, в свою очередь, захотел узнать о причине расспросов. Царь ответил ссылкой на намерения повторить 1762 год. Пален якобы подтвердил такую догадку и даже сообщил о личном участии в заговоре, дабы узнать подлинные намерения причастных лиц. Затем добавил: «Но не беспокойтесь – вам нечего бояться: я держу в руках все нити заговора, и скоро все станет вам известно. Не старайтесь проводить сравнений между вашими опасностями и опасностями, угрожавшими вашему отцу. Он был иностранец, а вы русский; он ненавидел русских, презирал их и удалял от себя, а вы любите их, уважаете и пользуетесь их любовью». Император согласился, но советовал, «не дремать».

«На этом наш разговор, – продолжает Пален, – и остановился, я тотчас написал про него великому князю, убеждая его завтра же нанести задуманный удар; он заставил меня отсрочить его до 11‑го дня, когда дежурным будет 8‑й батальон Семеновского полка, в котором он был уверен еще более, чем в других остальных. Я согласился на это с трудом и был не без тревоги в следующие два дня».